Николай Бердяев и его русская идея

...Он особенно отмечал влияние русского национального характера на судьбы России, история которой подчас приобретала фантастический оттенок, не всегда объяснимый...
Сто пятьдесят лет назад, в марте 1874го в Киеве появился на свет Николай Бердяев. Его отец, Александр Михайлович Бердяев, был родом из местных дворян, помещиков и военных. И сам он был кавалергардом в отставке. А мама, Алина Сергеевна Кудашева, по матери была француженкой.
Родители были вхожи в круги приближенных к императору Александру III. Некоторое сочетание оторванности от жизни вкупе с укоренившимся издревле патриархальными укладами, выдавали странную атмосферу в семье, пожалуй, чем-то напоминавшую семью Пушкиных. У маленького Саши Пушкина тоже была семья дворянских кровей, с огромной долгой историей, но постепенно терявшей связь с реальностью. И у Пушкиных, и у Бердяевых в семье царила нездоровая обстановка - патриархальный и при этом либеральный отец, экзальтированная француженка-мать...По воспоминаниям Николая, в доме «образовалась атмосфера, родственная Достоевскому».
По семейной традиции мальчик был зачислен в Киевский кадетский корпус. Юный Коля Бердяев влился явно не в свое общество - после нервной обстановки дома казенщина была ему как минимум чужда. Учился соответственно. Все, что вдруг вызвало интерес - некие творческие, свободные измышления, полет фантазии, игра мыслей. Философия. Подростком Николай Бердяев читал Канта, Гегеля и Шопенгауэра. Немцы в видении жизни часто беспощадны, что и внушили своей философией 14-летнему юноше. Просто так принять это было невозможно, нужно было что-то менять. Бердяев рано понял, что человек одной психологией не исчерпывается, как не исчерпывается он и социологией, и уж тем более биологией. Человек есть существо, способное возвыситься над природным миром и над самим собой.
В шестом классе Николая Бердяева собираются переводить в Пажеский корпус в Петербург, но он все бросает, лишь еще больше углубляясь в книги, готовясь к поступлению в Киевский университет. В 1894 году он и правда стал студентом естественного факультета, год спустя перейдя на юридический.
Там, в первые годы учебы Бердяев сошелся с марксистом Давидом Логвинским, через него вошел в группу, в которую входил и Луначарский, затем и сам начал читать лекции и доклады членам Киевского социал-демократического комитета. С такими "активами" уже в 1898 году Бердяев был арестован, около месяца провел в Лукьяновской тюрьме, и исключен из университета. Благодаря связям отца философа скоро освободили, но уже в 1900 году, такого неблагонадежного молодого дворянина сослали на три года в Вологодскую губернию. Вместе с ним туда отправились и многие его товарищи-социалисты.
Отдалился от марксизма, увлекся художественной литературой набиравших силу тогда символистов. Стал работать над первой книгой - «Субъективизм и индивидуализм в общественной философии». Его слова оттуда: «Истина, добро, красота не зависят от революционной классовой борьбы, определяются не социальной средой, а трансцендентальным сознанием».
Работа Бердяева вызвала негодование в левых кругах.
После ссылки Николай Бердяев переехал в Петербург и на время примкнул к нелегальному «Союзу освобождения». В начале ХХв в Женеве, к слову, встречался с Плехановым, но очень скоро такие собрания представителей движения, так называемые «освобожденческие банкеты», стали для философа мучительными, и он окончательно порвал с этой средой. Произошел поворот Бердяева-социалиста к Бердяеву-христианину.
Эта перемена ознаменовалась выходом книги Sub specie aeternitatis («С точки зрения вечности»). В 1909-м вышли в свет «Вехи». Николай Бердяев выступил в нем со статьей «Философская истина и интеллигентская правда». Главное, что поставил автор в упрек русской интеллигенции, – это утилитарное отношение к философии, обращение к ней за обоснованием их борьбы и, конечно, увлечение материализмом, самой элементарной и низкой формой философии.
Любовь к истине, любовь к свободному поиску самому Бердяеву не прощали очень уж часто. В «Философии свободы», вышедшей в 1911 году, усмотрели ересь уже и представители религиозных кругов. За статью «Гасители духа», опубликованную в 1913 году в «Русской молве», философа под дружное одобрение общественности отдали под суд за богохульство. Ему грозила Сибирь, но началась Первая мировая война, рассмотрение дела постоянно откладывалось вплоть до революционного 1917 года. Революция-то и спасла Бердяева от очередной ссылки.
Следующий, 1918 год, был для него продуктивным. Вышел сборник «Судьба России. Опыты по психологии войны и национальности», эссе «Духи русской революции», посвященное влиянию на революционеров русской литературы. Удивительно, какие парадоксальные связи увидел философ в отношениях отечественных «освободительных сил» и нашей классики. Это, конечно, интерпретация интерпретаций, но насколько она оригинальна! Так еще никто до Бердяева не разбирал наследие Достоевского, Толстого и Гоголя. И в этот же период философ написал полную обличительного пафоса «Философию неравенства», которая так и не будет опубликована в Советской России. Впоследствии Бердяев признавался лишь в том, что этой своей книги не любит. Однако и в самые последние годы жизни Бердяев признавал, что и в этой чрезмерно эмоциональной книге он оставался верен своей любви к свободе. Не отказывался он и от большинства высказанных в книге идей о равенстве, демократии, культуре и, конечно же, снова о творчестве (которое считал явлением аристократичным) и о личности (всегда противопоставленной коллективу).
В эти смутные времена Николай Бердяев вообще очень активен. Бердяев вполне осознает, что старый мир невозможен, его не особенно тревожат и социальные потрясения, они осознаются как временные, не стоящие внимания. Он даже видит в них хоть и дурную, но правду – даже когда самому приходится чистить снег, отбывая трудовую повинность, даже когда жизнь его семьи зависит от распределения пайков в Лавке писателей. Всё, что философа по-настоящему ужасает в большевистском режиме, – это надругательство над свободой, террор и возможность тотального геноцида, уничтожение культуры, торжество невежества, низвержение интеллигенции (революции всегда неблагодарны к тем, кто их готовит), превращение мира в промышленную ассоциацию, а общество – в массу потребителей (тут он предвосхитил Бодрийяра). Разумеется, те, против кого Бердяев направил свой гнев, не могли этого долго терпеть.
В феврале 1920 года Николай Александрович пережил уже первый при новом строе свой арест. Формально репрессии были связаны с делом так называемого «Тактического центра» (объединение подпольных антибольшевистских партий и организаций), к которому философ отношения не имел. Во внутреннюю тюрьму ЧК к философу пожаловал сам Дзержинский. Бердяев отмечал, что допрос в его присутствии носил какой-то торжественный характер. Философ много и пламенно говорил, основатель ВЧК внимательно слушал, а потом попросил Менжинского отвезти арестанта домой на автомобиле.
Случился и следующий арест - через два года и уже на фоне антирелигиозных преследований. В этот раз философ просидел в тюрьме около недели, а потом ему объявили о высылке из СССР. Два месяца спустя Николай Александрович с семьей покинул Россию на знаменитом «философском пароходе».
Первые годы эмиграции жил в Берлине, принимал участие в создании Русского научного института и Религиозно-философской академии. За высказанную Бердяевым мысль о том, что западным государствам было бы неплохо формально признать советскую власть, чтоб не усиливать культурную и общественно-политическую изоляцию России от остального мира, что могло бы смягчить самые пагубные стороны большевизма, он подвергся небывалой критике. Он не поддерживал политику западных стран против «красной России», признавая за СССР частичную правду, и при этом обличал неправду обоих противостоящих лагерей. В Париже Николай Александрович сходился по большей части с французскими писателями и философами - Андре Жидом, Габриелем Марселем, Жаком Маритеном. С соотечественниками философ разрывает почти все связи.
В эмиграции вышли его книги «Смысл истории» и «Новое средневековье». Вторая приносит Николаю Бердяеву европейскую известность – эту его работу перевели на 14 языков. А и понятно: Европа переживала послевоенную раздробленность, и наш философ попал, что называется, в тренд.
...О судьбе России Николай Александрович наиболее полно размышляет, конечно, в одной из самых известных книг – в «Русской идее». Вычленять главное смысла нет, да это и невозможно, слишком громаден материал. Философ задается вопросом, что замыслил Творец о России. Его признание и популярность растут. Уже в послевоенном 1947 году выходит книга «Опыт эсхатологической метафизики. Творчество и объективация», также философ заканчивает труд «Царство духа и царство кесаря». Николаю Александровичу присудили степень доктора теологии Кембриджского университета, семь раз выдвигали кандидатом на получение Нобелевской премии, он становится поистине мировой знаменитостью. Его основные идеи так и продолжали касаться трудных для восприятия многими тем мессианского значения России, Москвы как Третьего Рима и так далее.
Его слова: "Россия – страна бытовой свободы, неведомой передовым народам Запада, закрепощенным мещанскими нормами. Только в России нет давящей власти буржуазных условностей, нет деспотизма мещанской семьи. Русский человек с большой легкостью духа преодолевает всякую буржуазность, уходит от всякого быта, от всякой нормированной жизни. Тип странника так характерен для России и так прекрасен. Странник – самый свободный человек на земле. Он ходит по земле, но стихия его воздушная, он не врос в землю, в нем нет приземистости. Странник – свободен от «мира», и вся тяжесть земли и земной жизни свелась для него к небольшой котомке на плечах. Величие русского народа и призванность его к высшей жизни сосредоточены в типе странника."
Бердяев был счастливо женат на Лидии Юдифовне Трушевой, со временем (в эмиграции) ставшей истовой католичкой, но во всем поддерживающей своего мужа. Бердяеву довелось овдоветь - он пережил супругу на три года, после того, как она скончалась от туберкулеза в 1945г.
Работать он продолжал до самого конца жизни, которая оборвалась спустя примерно неделю после его 74го дня рождения - 23 марта 1948 года. Согласно мечтаниям еще античных его коллег, он умер на пике славы, за работой - в собственном доме в Кламаре, за письменным столом.